Герой этого интервью – персона, которая вызывает бурный восторг у молодых фанатов «Арии» и одновременно уважение у давних поклонников этой, ставшей уже легендарной, группы. Для остальных Холстинин – замечательный гитарист, автор музыки большинства песен и, собственно, основатель «Арии» – фигура неизвестная. Впрочем, наверное, так и должно быть. Можно по-разному относиться и к тяжелой рок-музыке вообще, и к группе «Ария» в частности, и лично к ее лидеру, но совершенно ясно одно: музыкальный стиль heavy metal вполне востребован, а имя Владимира Холстинина уже вписано в историю рок-музыки.– Владимир, вы – отец-основатель группы «Ария». «Ария» – вполне успешно раскрученный бренд. Но ассоциируется у большинства он прежде всего с Кипеловым, несмотря на то, что Валерий уже пять лет к вашей группе отношения не имеет. Вам никогда не было немного обидно?
– Нет, это обычное дело. «Скрипач» не нужен. Все запоминают вокалиста. Может быть, чтобы этого не допускать, нужно их чаще менять, как Ричи Блэкмор делал. На всем его творческом пути мы имеем фигуру гения, и вокруг него много-много маленьких вокалистов. Но мы всегда хотели повторить судьбу Rolling Stones, прожить на сцене одним и тем же составом.
– Но не получилось...
– Ну да, Валерка решил работать один.
– Правда ли, что изначально «Ария» задумывалась как коммерческий проект?
– Да нет. «Ария» задумывалась как утопический проект. Цензура была такова, что людей выгоняли с работы за кроссовки и длинные волосы, не говоря уже про такую музыку. И все, что мы делали, мы делали для того, чтобы нам было не стыдно перед собой. Мы из поколения «сторожей и дворников». Играть любимую музыку можно было только дома. А если работать на сцене – то петь песни авторов из Союза композиторов. Вот в таких условиях мы и собрали группу. И нам повезло, что, как только мы записали первый альбом, началась перестройка. Подул ветер перемен, понадобилась новая музыка, и чиновники не знали, что делать дальше: то ли запрещать, то ли разрешать.
Так что – нет, мы никогда не были коммерческим проектом. Нам платили одиннадцать рублей с концерта – это на две бутылки водки. Просто сейчас модно любой популярный бренд объявлять коммерческим проектом. Раньше и слова-то такого не было – «проект». Да и многие наши поклонники родились после того, как мы записали первый альбом. Им тяжело понять реалии жизни при коммунистическом режиме – что вообще тогда можно было огрести за слово «коммерция».
– Не секрет, что в «Арии» был период конфликтов. Эти страсти в прошлом?
– Да. Мы с Кипеловым сыграли два концерта, посвященных двадцатилетию нашего любимого альбома «Герой асфальта». Но это все равно разовое сотрудничество. Мне кажется, что Валерка не готов работать в группе. В группе ты всегда должен быть готов к компромиссам.
– А отношения с ним вы поддерживаете?
– Да, поддерживаем. Перед этими двумя концертами с большим удовольствием встретились, отрепетировали. И так иногда созваниваемся.
– Кстати, после разделения «Арии» вы почувствовали, что потеряли часть аудитории?
– Конечно, да. Нам странно было оказаться в такой ситуации, когда люди говорили: «Какое право вы имеете петь песни Кипелова?». Мы недоумевали: «А где вы здесь видите песни Валерия Кипелова? Авторы же мы с Дубининым». – «А ну и что. Он же их первый спел». Ну а если мы не поем? Может, нам вообще музыкой не заниматься? Но все довольно скоро встало на свои места. Сейчас, – я читал опрос в Интернете, – около 60 процентов нашей аудитории вообще никогда не видели «Арию» с Кипеловым.
– И сколько же должно пройти времени, чтобы все встало на свои места?
– Да я думаю, что до конца никогда ничего не встанет на свои места, потому что есть поколение людей, которое выросло на песнях, которые мы записали с Валерием. Я сам точно так же переставал слушать свои любимые группы после смены музыканта. Например, Pink Floyd меня перестал интересовать, когда оттуда ушел Уотерс. Так что я прекрасно понимаю радикально настроенных фанатов.
– Кипелова сменил Артур Беркут. Расскажите немного о вашем вокалисте.
– Он играл лет 10 в группе «Автограф», а потом уехал в Америку и там играл в очень «тяжелом» коллективе. А вернувшись в Россию какое-то время был в группе Zoom, тоже очень тяжелой. То есть душой он всегда был рокером-металлистом.
– Его занесло в «Автограф» случайно?
– Он был молод, ему было 20 лет, и тогда просто еще не было тяжелого металла в России. А вообще, мне кажется, это не его музыка была. Душой он был с нами.
– Значит, ломать его под «Арию» не пришлось. Он органично вписался.
– Да, абсолютно. Он пришел, сразу все спел. Хотя мы очень много посмотрели певцов.
– А как вы его нашли?
– А мы его знали с детства, с тех самых 80-х годов. Он был вокалистом в моем первом самодеятельном ансамбле. Мы где-то три-четыре месяца с ним поиграли. Поиграл он с нами, после чего его заметили и украли у нас... Но мы честно отсматривали всех желающих на место Кипелова.
– Вы какой-то кастинг объявляли?
– Нет, они сами приходили. Музыканты обычно быстро такие вещи узнают.
– Сменим тему. «Ария» в свое время первой из русских рок-групп записала саундтрек к компьютерной игре. Как вам этот опыт?
– Было очень интересно посмотреть на свои песни с другой стороны. То же самое можно сказать и о нашем выступлении с симфоническим оркестром. Мы десятилетиями играем одни и те же песни, нота в ноту, на каждом концерте. В этом смысле наша работа сродни работе музыкантов симфонического оркестра. Только у нас ноты не стоят, мы их наизусть помним. Поэтому любое отклонение от этой дорожки очень интересно. Вот для игры вместо голоса нужно было играть на разных музыкальных инструментах. Что мы только не делали, пытаясь заменить партию голоса! Играли на фортепиано, на акустической гитаре, на электрической, на синтезаторе... Было интересно.
– А почему именно вам предложили сделать музыку к игрушке «Дальнобойщики»?
– Тяжелые машины – тяжелая музыка. Кстати, я, когда езжу в машине, тоже слушаю тяжелую музыку.
– Как складываются ваши отношения с музыкальными телеканалами? Ощущаете ли вы, что последние годы «Арию» не особо жалуют ни на «МузТВ», ни на MTV?– Да, и ничего не меняется. Я не помню, когда нас последний раз показывали по телевизору. Мы в последнем альбоме даже не стали делать клип, потому что бессмысленно. Мы просто сделали концертную нарезку – и все. На альбоме «Крещение огнем» мы сняли клип на песню «Колизей» и сделали рисованный клип на медленную песню. И все. «Колизей» обошелся нам в 50 тысяч долларов, и мы смогли увидеть его по телевизору несколько раз. После этого мы решили, что больше не стоит выкидывать деньги на ветер. И я не знаю, будем ли делать еще клипы... Телевидение нас удивляет: когда они приходят на концерты, видят полный зал, то говорят: «О! Надо же, у вас полный зал». А мы говорим: «А вы думаете, что если вы нас не крутите, то никто и не придет?» Так что отношения у нас с телеканалами никак не складываются.
– А на радио – то же самое?
– Да. У нас есть одна радиостанция, которая иногда проявляет интерес к нашей музыке. И все, наверное. В Москве есть пара FM-радиостанций, которые крутят тяжелый рок. Остальные крутят либо шансон, либо попсу. Вообще я не очень в курсе, я радио не слушаю, потому что не могу там услышать то, что мне нужно. И телевизор тоже не смотрю.
– Кто сейчас пишет для «Арии»?
– Ну, по поводу музыки – понятно: музыканты группы. А тексты... Сейчас это не только Маргарита Пушкина и Александр Елин. Появилось два новых автора – Игорь Лобанов и Нина Кокарева. Игорь – вокалист группы «Слот», а Нина писала для группы «Мастер». Вот два последних альбома они нам помогли сделать.
– А то, что вам пишут несколько авторов – это вас устраивает? Не пугает возможность стилистического несовпадения песен?
– Нет. Наоборот, если бы писал один автор, то было бы однообразие какое-то. Стилистически все более-менее соответствует. Зато ни одна вещь не похожа на другую. Можно спорить, хорошо это или плохо. Мы сами не знаем. Порой кажется, что надо делать все в рамках одного стиля. С другой стороны, вспоминая альбом, который мы написали с Дубининым вдвоем, «Игра с огнем» – мне лично он кажется немного монотонным по сравнению с «Героем асфальта». Как получается – так получается. Мы же не «проект». Мы не строим каких-то планов – какие песни сочинить, в каком количестве...
– А в таком коллективном творчестве вы себя вполне комфортно чувствуете?
– Коллективного творчества у нас не бывает. У каждой песни один автор музыки, иногда два. Он обычно и делает всю композицию от начала до конца. Потом мы ее разучиваем, и каждый вносит свои коррективы.
– Получается, что в песнях «Арии» музыка важнее текстов?
– Конечно, важнее. Поэтому мы и не учились сами стихи писать.
– А не жалеете об этом?
– Жалеем, конечно. Надо было смелее пробовать себя. Очень многие (тот же Игорь Лобанов) на моих глазах научились писать стихи просто с нуля. Он уже не просто пишет песни для своей группы, а успевает еще и друзьям написать. А мы в очень юном возрасте познакомились с Маргаритой Пушкиной и были очень рады, что профессиональная поэтесса пишет для нашего самодеятельного ансамбля песни. И вот это и сыграло жестокую роль. Роковая ошибка наша была.
– Ошибка?
– Да. Потому что мы сразу целиком и полностью положились на ее профессионализм, и в то время, когда нам простили бы пробы пера...
– ... А сейчас вам уже не простят?
– А сейчас не простят. (Улыбается.) Вот такую планку мы сами себе задали.
– С Маргаритой всегда были гармоничные отношения или..?
– Нормальные всегда были отношения, рабочие. Мы спорили очень часто. У нас в группе вообще не бывает спокойных отношений, потому что люди все собрались довольно амбициозные, креативные. Поэтому обстановка часто бывает накаленной, все спорят, никто не хочет уступать. Потом, в группе несколько авторов. Приходится и этот вопрос решать. Ну да, каждый тянет немножко одеяло в свою сторону. Для первого альбома «Арии» Маргарита написала одну песню, для второго – тоже одну. Абсолютно в нас не верила. Это к вопросу о «коммерческом проекте».
– Она в вас тогда не верила?
– Да. Она говорила: «Это все в стол. Зачем я буду писать в корзину?». Первые два альбома она не верила, что это будет востребовано: «Ну, напишу для вас пару песен – и хватит».
– А Елин?
– А Елин тогда был молодой поэт. Ему нужно было «портфолио», и он взялся за это дело с размахом. Если бы не Елин, нам бы тогда туго пришлось. Единственное, что мы могли сделать – это одну-две строчки предложить.
– Как чаще всего было: сначала музыка, потом она показывалась поэту, либо вам приносили стихи, и уже под них создавалась музыка? Или каждый раз по-разному?
– Сначала музыка. Ну, или тема какая-то задавалась. Иногда Ритка мне давала почитать какую-то интересную книгу... Мы с ней периодически подсаживали друг друга на разные идеи. Но все равно тексты после этого иногда писались больше года. А на текст мы музыку не пишем, потому что получаются романсы или баллады.
– Ну получаются же...
– Нет, это не наш стиль совсем. Все-таки, мы должны либо писать текст одновременно с музыкой, либо писать текст потом.
– Давайте поговорим о заимствованиях. Не секрет, что заимствования в музыкальном мире – вещь почти неизбежная. Нот всего семь, и от этого никуда не деться. Как вы отнеслись к тому, что уже в 80-е годы «Арию»стали называть «русским Iron Maiden»? Это было лестно, это злило или хотелось доказать свою самобытность?
– Конечно, нам очень льстило, что нас сравнивают с Iron Maiden. Особенно когда это говорили не в России, а в Европе. Потому что, когда мы создавали группу, мы вовсе не ставили себе задачу покорить весь мир или создать свою школу, новый стиль. Мы, как и все музыканты, играли в юности кавера. Мы старались сделать это качественно. И потом постепенно процесс самоутверждения перешел в новую фазу. Но в «Арии» сразу было понятно, что кавера мы делать не будем. Однако и открывать новые горизонты, изобретать велосипеды мы не собирались. Кстати, нас сравнивали с разными ансамблями. Мы внешне больше похожи на Iron Maiden, нас тоже пятеро...
– А музыкально вы больше на кого похожи?
– А музыкально – вообще на этот стиль в музыке – хеви-метал 80-х годов: Judas Priest, Iron Maiden, Оззи Осборн, Scorpions. Не так много. Это называлось new wave of british heavy metal – «новая волна британского металла». Вот эта стилистика нам очень по душе. Потому что хард-рок, на котором мы воспитывались и росли – Deep Purple, Black Sabbath, Pink Floyd – эти группы нравились, но мне они казались не достаточно энергичными, не очень тяжелыми, какими-то архаичными. А вот когда я услышал новую волну британского металла, то почувствовал, что это именно то, что мне на самом деле нужно. Хотя я слушаю разную музыку. Например, прогрессив-рок. А сам вот пишу и играю более коммерческую, более простую и доступную музыку по сравнению с progressive, который называют «музыкой для музыкантов».
– Владимир, как вы думаете, возможен ли еще в России бум «металла», подобный тому, что был в СССР в 80-е годы?– Мы на подъеме. Вот у нас был концерт с группой «Мастер» в Екатеринбурге, там было около двух тысяч человек. Если взять последние годы, мне кажется, что ситуация изменилась в лучшую сторону. Но такого бума, как в 80-е, конечно, никогда не будет. Ведь это было вызвано не столько интересом к самой музыке, сколько тем, что отпустили гайки. У нас тогда половина зрителей приходила на концерт, зная наши песни, а половина приходила просто посмотреть на хеви-метал. Они садились подальше и смотрели не столько на нас, сколько на других зрителей. Мы их называли «киношная публика». Вот они-то и создавали излишне нездоровый ажиотаж.
Сейчас все встало на свои места. На концерты приходят только те, кто знает и тексты, и музыку. Уже никто не приходит с претензией: «Я пришел и ни слова не понял». Так что такого бума, который был вызван тем, что хеви-метал был запретным плодом, не повторится. Я помню хит-парад, в котором мы заняли первое место, а Алла Пугачева – второе. На что нам немецкие музыканты (мы тогда с немецкой группой гастролировали) заявили следующее: «Как у вас все в России интересно: поп-звезда занимает второе место после металлической команды». Мы немцам так объясняли: «Поп-звезда у нас была всегда, а мы просто модные сейчас».
– Вот вы какие уже были мудрые.
– Ну да. Это же не первый был ансамбль, в котором мы были звездами. До этого я играл в группе «Альфа», очень популярной. Мы пели «Я московский озорной гуляка». Создавая группу «Ария», мы уже видели полные залы, успели побывать на большой сцене. Хотя, конечно, в 91 году было тяжело: из стадионов мы попали в клубы или ДК. Еще вчера у тебя были гастроли по Дворцам спорта, а на следующий год ты едешь по Дворцам культуры... А когда ты привыкаешь играть во Дворцах культуры, вдруг тебя берут только в клубы, куда приходят триста человек. Но понятно было, что это связано не столько с падением интереса к музыке. Как взрыв интереса был связан с началом перестройки, так и падение интереса было связано с началом кризиса в стране. Когда нечего есть, никто не пойдет на концерты.
– Но сейчас тоже кризис.
– А сейчас нам уже не страшны никакие кризисы. Мы уже все прошли.
– И вы даже говорите о подъеме и о полных залах...
– Да. Нас больше беспокоит другой кризис. Кризис в звукозаписывающей промышленности. Никто не покупает пластинки, все скачивают музыку из Интернета. Таким образом, мы теряем возможность продавать свой продукт, получать за него деньги и вкладывать их в запись следующего альбома, клипы и декорации. Пиратство, конечно, отнимало у нас 90% дохода, но мы все равно получали за альбом какие-то деньги. Альбом ведь пишется около двух лет. И, кроме труда, здесь еще очень много затрат. Кроме того, нужно платить за базу, за студию...
И вот теперь мы встали перед дилеммой: записывать новый альбом или нет. Может, проще его просто в Интернете выложить? Бесплатно. По крайней мере, не нужно тратиться на оформление. Я слышал, так уже делают. Продажи падают везде, не только в России. И никто пока не может поставить это под контроль. И если все так дальше пойдет, то альбомы писать будет не интересно. Мы превратимся в таких средневековых музыкантов: будем ездить на гастроли и играть песни. А народ будет приходить со своими МР3-плейерами и на них записывать. А потом обмениваться этим ужасным качеством. А что делать? Я не знаю...
– А вы не замечаете такую тенденцию во всем, не только в музыке? Дело в уровне культуры.
– Да. Особенно, если сравнивать с литературой. Читать люди перестали. Вопросы, которые мне задают в интерактиве, пестрят огромным количеством орфографических ошибок. Люди ссылаются на «падонкаффский язык», но, я думаю, язык тут ни при чем. Видно же, когда ошибка сделана нарочно, а когда – от безграмотности. Да, тут можно параллель провести.
– В 90-х годах «Ария» ездила в тур вместе с «Коррозией металла». Какие впечатления от Сергея «Паука» Троицкого (лидера «КМ»)? Он правда полный придурок или притворяется? Еще раз сыграть с «Коррозией» не желаете?
– Нет, конечно. Паук совсем не придурок. Он собранный человек, целеустремленный. Знающий, чего он хочет. Но, вообще, мы не любим совместные туры, потому что нужно делить сцену, аппаратуру, много времени уходит на настройку. Мы за 24 часа должны приехать в другой город, подготовить концерт. А если группы будет две, то время подготовки увеличивается, и мы не успеваем. Это всегда очень накладно – совместные туры. Расходы увеличиваются значительно, а доходы – нет. Потому что группы, играющие в одном стиле, как правило, не соберут больше людей. Приходится в каждом городе жить по два дня. И потом, когда две группы играют на одной сцене, они друг друга не видят. Пока одна играет, другая готовится, переодевается. Контакта между нами не получается.
– Самые культовые хеви-группы в СССР конца 80-х – «Ария», «Черный кофе» и «Круиз». Где они сейчас? Что с ними? Общаетесь ли вы?
– «Черный кофе» существует, мы общаемся. С «Круизом» давно не виделись, но несколько лет назад мы играли для байкеров на одной сцене. Байк-шоу было в Москве, участвовала и группа «Круиз». Но «Круиз», по-моему, потерял большую часть своих музыкантов. Там нет Гаины и Сарычева. Группа «Черный кофе» разделилась: Куприянов создал свою группу, а Варшавский – это, собственно, «Черный кофе». Но они все работающие.
– Владимир, расскажите немного о себе. Вот боксеры говорят, что они на самом деле очень ранимые, сентиментальные и чувствительные люди, которые всю агрессию оставили на ринге. А интересно: музыканты, играющие тяжелый рок – они какие? Чего в вас больше – здорового цинизма или романтичной веры в светлые идеалы победы добра над злом?
– Вообще, все рок-музыканты, – я читал одно исследование, – выросли из очень закомплексованных детей. И там даже такая параллель проводилась: чем более тяжелую музыку играет человек, тем более страшно ему было в детстве. И я с этим согласен. Я был очень закомплексованным подростком. Очень некоммуникабельным. Мне было тяжело сходиться с незнакомыми людьми. И, кстати, все, кто у нас в группе, – люди со сложной судьбой. Ну и, конечно, мы все романтики. В том смысле, что...
Мне трудно представить кого-нибудь из нас, занимающихся бизнесом, политикой. Мы занимались этой музыкой, когда за нее платили, когда за нее не платили... Когда за нее сажали в тюрьму, мы все равно продолжали ее играть. И даже месяц мы проходили под следствием. Нас хотели посадить за то, что мы получили деньги за концерт. Это было давно, еще при социализме. Но общепринятый стереотип «наркотики, секс, рок-н-ролл» – конечно же, просто миф. Иначе бы известные музыканты не могли сыграть по сто концертов в год. Гастроли – это почти армейская жизнь: за 24 часа нужно успеть очень много. Это довольно сложно, но, с другой стороны, это мобилизует и подстегивает.
– Нет ли у вас лично, Владимира Холстинина, желания выпустить сольный альбом, возможно, чисто инструментальный?
– Нет. Я всегда себя представлял как члена команды, как гитариста группы. Я всегда хотел быть именно гитаристом группы. Мне нравится играть рифы, песни. А когда ты играешь один, с аккомпанементом, – мне это кажется скучным, неинтересным. Все свои лучшие идеи я могу реализовать в группе. Мне, наверное, очень повезло, и меня не тянет что-то записывать на стороне. Все, что я придумываю – все находит применение. Есть много гитаристов, которые занимаются сольным инструментальным творчеством, играют очень здорово, достигли больших успехов. Мне с ними тягаться не стоит. Потому что этим нужно заниматься с утра до вечера, только этим. А я занимаюсь песнями. Я пишу песни, играю в группе, езжу на гастроли. Это совсем разные вещи – быть сольным гитаристом и быть членом команды. Если у меня есть свободная неделя, попробую сочинить песню, а не освоить новый прием. И мне хватает того багажа, который есть. Хотя, надо позаниматься, наверное...
– А петь тоже никогда не хотелось?
– Петь у меня не получается. А вот сложно играть и петь! Либо хорошо поешь, плохо играешь, либо наоборот. У меня всегда был кумир Ричи Блэкмор, он не пел. Я даже и не задумывался над этим.
– Получается ли у вас бывать на концертах западных групп? Что произвело впечатление за последнее время?– Iron Maiden, естественно. Они в Москве были в прошлом году. Еще я был на концерте Дио. Меня потрясло, как он поет, хотя ему очень много лет. Он бескомпромиссно отпел два часа.
– Расскажите немного о вашем музыкальном образовании.
– В детстве я играл на домре, в оркестре музыкальных инструментов, и учился в музыкальной школе. Потом я несколько лет проходил в музыкальное училище – формально, потому что в то время нужно было иметь справку, что ты учишься. В общем-то я учился играть на гитаре дома. Сам. С магнитофоном. Пытался научиться играть так, как мои кумиры.
– Но на слух учиться очень сложно. Надо же абсолютным слухом обладать.
– Ну, не абсолютным. Но развитым. Это мне очень помогло в жизни. Мы же играем без нот. Мы со слуха запоминаем сложные партии, можем их менять несколько раз за репетицию. Мы натренировали память так, что запоминаем довольно большие рифы и фрагменты. За репетицию мы меняем партию несколько раз, и нужно помнить все варианты. Если все писать на ноты – это очень долго.
– Какие музыкальные направления, кроме хеви-метал, достойны вашего внимания? Что слушаете?
– Мне нравится все – от классики до тяжелого металла, исключая джаз, соул, рэп... Всю чужую музыку.
– А из русского рока кто нравится?
– А из русского рока – ну, наверное, «Агата Кристи». У меня с ними давняя дружба. А вообще трудно сказать. Я русский рок почти не слушаю.
– А вообще, вы признаете феномен русского рока?
– Музыканты вообще не любят ярлыки. А это ярлык. Я часто сталкиваюсь в интерактиве с таким вопросом: «Чем хард-рок отличается от хеви-метал и хард-н-хэви?»
– И чем?
– Я не знаю, чем. Я могу сказать, что Black Sabbath относительно современного треш-метал не такой тяжелый. Или что Pink Floyd легче, чем Iron Maiden.
– Значит, это все критиками так рассортировано?
– Мне кажется, да. Критиками, меломанами. Фирмами грамзаписи – им же надо продавать продукцию, донести ее до потребителя. Они должны повесить какой-то ярлык. Но когда я прихожу в музыкальный магазин и говорю: «Дайте мне прогрессив», – мне дают пару пластинок, я их слушаю и ухожу, потому что это совсем не то, что я искал. И наоборот: там, где написано power, я нахожу рrogressive. Очень трудно правильный ярлык повесить на группу.
– Что вы читаете?
– Я в последнее время, наверное, перечитываю. Мне что-то новые авторы не идут как-то. Вот Коэльо не пошел. Дочитал до конца, и мне эта книжка показалась довольно схематичной, пустой. И пошел я перечитывать свои любимые. Я с детства люблю Стругацких, Чехова, Достоевского. Такой вот странный коктейль. А потом мне понравилась английская, французская литература, американская. Камю, Сартр, Курт Воннегут... да много кто! Ну, естественно, немного интересовался Ницше, Шпенглером. Это чтобы как-то развить себя в философском плане. Мне легче перечитать, чем освоить нового автора, Пелевина, например. Как сказал один мой знакомый: «Споришь с автором и побеждаешь». Мне все скучно, кроме своих любимых авторов. Я понимаю, что это юмор, что это весело, но... я лучше свое перечитаю.
– Я так поняла, что вы из тех людей, которые давно сформировали свое мировоззрение...
– Да нет. Когда я читал «Антихристианин» Ницше, я понял, что это тот взгляд на христианство, который меня устраивает. Я подсознательно именно так все и чувствовал. Мне было 20 с небольшим лет, и я не хотел быть верующим человеком. Но и атеистом тоже. А со временем вопросов становилось все больше, и ответов не было. Не было их и у экзистенционалистов. Вот я полез и в психологию, и в дисциплины на стыке психологии и физики...
– У вас и сейчас есть потребность расширять горизонты?
– Есть. Потому что очень много вопросов, и опыт есть. Хочу понять основы мироздания.
– У вас есть хобби?
– У меня всегда были какие-то хобби. Например, выращивание растений. Тропических. Они, конечно, тяжело приживаются в нашем климате. Тем более, я уезжаю-приезжаю на две недели. А там их без меня то зальют, то пересушат. А тут же надо творчески подходить. Объяснить не возможно, что тут литр нужно вылить, а вот тут – всего чашку.
– Жене пытаетесь это объяснить?
– Женам. Еще друг у меня есть, который заходит, поливает. Еще дочка есть, одна. Ей 23 года.
– Владимир, как вы думаете, сколько «Арии» отпущено?
– Да трудно сказать. Мы, чем больше нам лет, тем меньше стараемся об этом задумываться. Пока сможем ездить на гастроли. Вернее, пока зрители будут приходить на концерты. Мы просто не можем дома сидеть. Две недели – и хочется в пыльный автобус, в поезд. Я не знаю, как это объяснить. Это не романтика даже, это образ жизни...
Фото Рифата ГАЛЕЕВА